ВходЗащищайте, сударь. Особые достижения Падвы Генриха Павловича
Генрих Падва, учредитель и управляющий партнер бюро «Падва и партнеры», занялся адвокатским делом сразу после окончания университета в 1953 году. Начав карьеру в провинции, он со временем стал не просто одним из самых известных юристов России, но и своего рода символом адвокатской профессии. Много и охотно брался за сложные дела: добился того, что применение смертной казни в России признали противоречащим Конституции, защищал бывшего председателя Верховного совета СССР Анатолия Лукьянова, управляющего делами Администрации президента Павла Бородина, а в числе последних подзащитных Падвы экс-глава ЮКОСа Михаил Ходорковский. Активную жизненную позицию занимает не только в профессиональной деятельности, но и в организации досуга: увлекается автомобильным спортом, легкой атлетикой и футболом, много лет болеет за «Спартак». Участник проекта «Сноб» с июня 2009 года.
Город, в котором я живу
День рождения
Где родился
У кого родился
у мамы с папой
Где и чему учился
В Москве, окончил школу №110 и Московский юридический институт, а потом исторический факультет Калининского педагогического института.
Служил?
«Я работал адвокатом после окончания института, с 1953 года, всю жизнь».
Является одним из учредителей и управляющим партнером адвокатского бюро «Падва и партнеры».
Ученые степени и звания
Заслуженный юрист Российской Федерации
Что такого сделал
«Защищал людей»
Достижения
«Своими достижениями я считаю случаи, когда мне удавалось доказать невиновность или меньшую виновность людей».
Дела общественные
Член Центрального совета Ассоциации юристов России, Научно-консультативного совета Федеральной палаты адвокатов России и Совета адвокатской палаты г. Москвы. Вице-президент и один из инициаторов создания Союза адвокатов СССР (известного сейчас как Международный союз адвокатов).
«Конечно, я занимаюсь благотворительностью, помогаю детям и остальным людям. Но фонды я не признаю, помогаю только сам».
Общественное признание
Заслуженный юрист России, кавалер Почетного знака «Общественное признание», награжден золотой медалью имени Ф.Н. Плевако. Неоднократно признавался одним из лучших российских адвокатов. В 2001 году признан человеком года в номинации «Закон» по итогам голосования в поисковой системе Rambler.
Важные события жизни
«Ну, если не брать такие, как окончание школы, института, начало работы, то это, конечно, смерть мамы, потом рождение дочери и смерть любимой жены».
Впервые создал и придумал
«Профессионально я добился многого, в том числе изменения практики всех судов России по разным принципиальным вопросам. Но самое главное — это то, что я обратился в Конституционный суд с ходатайством о том, чтобы признать неконституционной смертную казнь. По моей жалобе КС рассмотрел этот вопрос и признал в нашей стране неконституционным применение смертной казни. С тех пор у нас она не применяется».
Вывел на чистую воду
«Было несколько случаев, когда я выводил на чистую воду тех, кто незаконно привлекал честных людей к уголовной ответственности. Еще в ряде случаев я доказывал, что кто-то ведет себя незаконно».
Мне интересно
«Мне ничто человеческое не чуждо: женщины, любовь, дружба во всех ее проявлениях, начиная с дружеских попоек и кончая дружеской помощью, обожаю искусство, живопись, очень люблю музыку».
Люблю
В разное время у меня были разные увлечения. Одно время я увлекался автомобильным спортом, даже участвовал в любительском ралли. Когда-то в юношестве занимался филателией, потом, правда, совершенно ее забросил. Некоторое время интересовался фотографией, потом тоже забросил. В разные времена у меня были самые разные увлечения и интересы. Из них я сохранил любовь к спорту. Но если раньше я много сам занимался спортом: и гимнастикой, и легкой атлетикой (достигал даже каких-то приличных результатов), и настольным теннисом, то сейчас я с наслаждением смотрю футбол, теннис. И, конечно, я болею за «Спартак». Я болею за эту команду не только потому, что я москвич, а потому что в свое время она покорила меня стилем своей игры. Так, как играл «Спартак», никто не играл. Это был очень красивый игровой стиль, и я в него влюбился. Я сам играл когда-то в футбол и даже имел судейскую категорию. В 50-х годах, после того как я окончил институт, я судил соревнования местного масштаба».
Принято думать, что адвокатскую славу создают громкие дела и знаменитые клиенты. А с другой стороны, как получить громкое дело и знаменитого клиента, не будучи прославленным адвокатом? Поди разберись, что тут сначала, а что потом.
Среди клиентов Падвы были крупные СМИ (издательский дом "Коммерсантъ", "Огонек", "Известия"), именитые российские и иностранные компании ("ПепсиКо", "Ренессанс Капитал", "Кембридж Кэпитал"), известные банки (Ситибанк, "МЕНАТЕП")... Он представлял интересы подруги Бориса Пастернака Ольги Ивинской, семей академика Сахарова и Владимира Высоцкого... Защищал членов ГКЧП, финансового магната Льва Вайнберга, криминального авторитета Вячеслава Иванькова, бывшего управделами президента РФ Павла Бородина... Но вот недавно издал книгу воспоминаний, полную безвестных персонажей, - тех горемык, что сорок-пятьдесят лет назад справедливо или не очень попали под каток судебной машины и которых он, в ту пору провинциальный юрист, защищал в судах Ржева, Торжка, Погорелого Городища. А теперь вот пишет: "Отчего так грустно вспоминать, оборотившись к прошедшим десятилетиям, свои дела, работу свою, которой отданы вся страсть, все силы, помыслы и надежды? Откуда эта боль, эта щемящая тоска?.. Надо бы радостным быть, но "услужливая" память все чаще подсовывает из пережитого жуткие мгновения ожидания приговоров, когда наивная надежда еще едва теплится, еще чуть трепещет в сердце и... безжалостно, бессмысленно жестоко, немилосердно рушится провозглашенным приговором. Какое отчаяние от беспомощности своей, какая обида от непонимания, какая тоска от бессилия что-либо изменить, исправить!"
"Тверскую губернию я считаю второй своей родиной"
- Почему вы предались воспоминаниям?
Это случилось не вдруг. На протяжении многих лет издатели, журналисты говорили мне: "Надо писать книгу. У вас такой богатый материал, вы столько интересных дел провели!" Я всякий раз отнекивался. Во-первых, времени не было на сочинение мемуаров. Во-вторых, требовалось мозги на это настроить. Да и какой из меня писатель? Я однажды написал рассказик в духе чеховского "Ваньки Жукова", отдал моему другу Володе Гельману, он прочитал и говорит: "Ну что тебе сказать? Чехов писал лучше". И я подумал: да, он прав. Но такие разговоры бесследно не проходят, и когда очередной представитель издательства сказал мне: "Напишите, я вам гарантирую, что мы издадим", - я решил попробовать. И пошло-поехало...
- Вы писали или надиктовывали?
Надиктовывал журналистке Оксане Рустамовой. Она расшифровывала запись. Потом я своей рукой правил текст, и мы снова его распечатывали. Потом я еще раз вносил правку. Вот так делалась эта книга.
- Она окрашена в ностальгические тона. Вы вспоминаете о работе в Торжке, Погорелом Городище как о лучшем периоде вашей жизни. Но вы же коренной москвич. Как вы оказались в провинции? И почему на целых восемнадцать лет застряли там?
В Калининскую (ныне Тверскую) область я поехал по распределению. Сначала путевку туда получил мой товарищ Юра Юрбурский, и он уговорил меня проситься вместе с ним. Да, мне свойственна ностальгия, привязанность к родному пепелищу, отеческим гробам. Тверскую губернию я считаю второй своей родиной.
- Вы начали адвокатскую практику в год смерти Сталина. Скажите, в середине 50-х и в более поздние советские времена было легче добиваться правосудия, нежели теперь?
Я понимаю, что сравнение напрашивается, но оно не вполне корректно. СССР и современная Россия - это разные страны, и у них разное правосудие. В каком-то смысле теперь стало легче. Все-таки стали выноситься оправдательные приговоры и, слава богу, появился суд присяжных. Существует и Конституционный суд, перед которым можно ставить вопрос о конституционности тех или иных решений. Я обратился в КС по поводу смертной казни и удовлетворен вердиктом, что ее существование в России неконституционно. Невозможно себе представить, чтобы такой орган существовал в советские времена и чтобы им принимались такие решения. Но, с другой стороны, раньше в судебной практике было больше фиговых листочков, создававших видимость законности, и благодаря этому по некоторым делам иногда можно было добиться справедливого приговора. Тогда как сейчас откровенно плюют на соблюдение хотя бы минимальных формальностей. Раньше, бывало, поймают судью на пренебрежении какой-то процедурой - и сразу адвокат подает кассацию, прокурор приносит протест: нельзя, нарушены права! И хотя в Конституции о правах человека меньше всего говорилось, все-таки явные безобразия не допускались. Оправдательных приговоров почти не случалось, но прекращение дела, отмена вердиктов вышестоящими судами - все это было возможно. Существовал Верховный суд СССР, и если туда попадешь, можно было добиться справедливости. Постановления Верховного суда СССР и его пленумов были очень хороши и давали правильное направление. К сожалению, все это разбивалось о партийное всевластие. Я помню, в Погорелом Городище вдруг - раз, бюро райкома: "Хулиганов у нас развелось - дальше некуда! Прокуроры, судьи, куда вы смотрите?!" И назавтра давай мести всех подряд и судить за хулиганство. Теперь такого, к счастью, нет, но... Вот сейчас мне закричат: "Ретроград! Как ты можешь!" Но я все же скажу: с другой стороны, боязнь райкома партии, угроза обратиться в партийный орган - это немножко держало в узде и суд, и прокуратуру. Над ними был... нет, не закон конечно, но - власть. А сегодня никто ничего не боится. Сегодня откровенно берут и вообще черт-те что делают.
Если ты возьмешь с клиента слишком много, он будет либо чрезмерно надеяться, либо даже думать, что ты берешь не только себе, а будешь с кем-то делиться
- Уровень судейской коррумпированности в те времена был ниже?
О чем вы говорите, это вообще несравнимо! В Погорелом Городище я с судьей был на ты и, что называется, за ручку. Мы и пили вместе, и гуляли вместе, а с нами и прокурор, и следователь. Мы были одна компания. Но мне в страшном сне не могло привидеться, что я передаю прокурору или судье взятку от моего подзащитного. В те времена и денег-то ни у кого не было, так что какие там взятки. Я потом в Торжке защищал следователя, который брал. Но что он брал? Десяток яиц, банку грибов. Системной коррупции тогда не было вовсе.
"Чтобы быть хорошим адвокатом, нужно понимать жизнь"
- В своей книге вы приводите текст одного вашего выступления на процессе. Это, без всяких скидок, литературное произведение. В нем отточена каждая фраза. Вы свои речи пишете, прежде чем произнести?
Первые лет двадцать в моей адвокатской практике я так и делал - писал свои речи от и до. Все в них обдумывал, тщательно выверял. Вплоть до знаков препинания: долго взвешивал, что поставить в конце - точку, многоточие, восклицательный или вопросительный знак. Я мог, например, закончить так: "После всего, что вы здесь услышали, уважаемые товарищи судьи, какой же еще можно вынести приговор, кроме оправдательного?"
- Сегодня уже не делаете письменную заготовку?
Полную - нет.
- Импровизация?
Тезисы. Выступаю по ним. Хотя пишу много. Адвокат ведь имеет право письменно изложить свои предложения по тем вопросам, которые суду предстоит изучить в совещательной комнате. Это и становится основой моей речи. Все основные постулаты и доводы там сформулированы. Вообще заранее написанная речь - опасная штука. Адвокаты, которые хорошо пишут, но не умеют правильно воспользоваться писаниной, засушивают свои речи. Они читают, а это плохо воспринимается. Надо уметь написать, потом сделать написанное как бы чужим, и это чужое потом снова присвоить и рассказать. Иной раз кажется, что готов к выступлению, что в голове полная ясность. А пытаешься положить свою мысль на бумагу - не хватает слов. Значит, на самом деле в голове туман. И чтобы его развеять, надо сочинить речь.
- Адвокат должен обладать литературным талантом?
Тут надо говорить конкретно. Есть адвокат по уголовным делам, есть - по гражданским, а есть, например, корпоративный юрист. И в зависимости от профиля нужно обладать тем или иным талантом и соответствующим темпераментом. Например, чтобы быть хорошим корпоративным юристом, не нужно иметь артистический темперамент. А чтобы быть судебным адвокатом по гражданским и уголовным делам, необходимо, конечно, владеть ораторским искусством, которое особенно требуется в суде присяжных. В свою очередь, чтобы успешно ораторствовать, нужно быть высокообразованным человеком, знать музыку, литературу, живопись. Надо бывать в портовых кабаках, толкаться среди привокзальной публики, наблюдать быт обитателей социального дна, знать разновидности уличного и квартирного хулиганства. Может быть, иногда и драться нужно. Одним словом, нужно понимать жизнь, чувствовать ее.
"Не надо брать с клиента слишком много"
- Вас называют самым высокооплачиваемым адвокатом в России. Это правда?
Это вранье. Это чистое вранье. У нас почему-то считается, что самое дорогое - оно самое лучшее. Но так бывает далеко не всегда. Я человек старого закала. Я работал во времена, когда такса у адвокатов была как подаяние нищему. По такой таксе я сейчас, конечно, работать не стану, но не могу привыкнуть и к тому, что можно запросто брать с клиента сотни тысяч, миллионы... Я не самый дорогой адвокат. Кроме того, у меня есть на сей счет своя теория. Она состоит в том, что не надо брать с клиента как можно больше. Потому что если ты возьмешь слишком много, он будет либо чрезмерно надеяться, либо даже думать, что ты берешь не только себе, а будешь с кем-то делиться. В итоге ты попадешь в психологическую зависимость от него. Он может с тебя требовать то, чего ты сделать не считаешь возможным. Лучше чуть-чуть недобрать с него, пусть думает, что он тебе обязан, пусть говорит родственникам и знакомым: "Я-то думал, Падва возьмет миллион, а он взял по-божески". У меня с ним тогда другие взаимоотношения выстраиваются, и мне это более комфортно, чем лишняя тысяча или десять тысяч.
- Это трудно - заполучить Генриха Падву себе в адвокаты?
Сейчас - да. Мне иногда уже физических сил не хватает.
- В каких случаях вы отказываетесь?
Вот именно в таких - когда не хватает физических сил. Или когда дела "не мои". То есть когда мне предлагают дела, в которых я себя не чувствую достаточно компетентным. Например, нарушение правил по технике безопасности в строительстве. Там много специфики, в нее надо вникать, она требует скрупулезного изучения. Кроме того, я не берусь за дела, которые мне неинтересны. Не берусь также и за дела маленькие, простые. Их могут проводить мои помощники. Моя мама вспоминала, как у нее когда-то был аппендицит, и ее родители сказали: должен оперировать Герцен. Был такой великий хирург в начале прошлого века. Он отнекивался, говорил: "Я уже много лет не оперировал аппендицит, зато мои ординаторы каждый день проводят по нескольку таких операций, они лучше сделают". Нет, только Герцен! Он сделал. Были ужасные осложнения, мама чуть не умерла. Он потом честно сказал: "У меня на аппендицит рука не набита". Когда ко мне сейчас обращаются с делами о мелком хищении или по наркотикам, я отказываюсь. Я даже забыл, какими статьями предусмотрены наказания за эти преступления.
"Я работаю бесплатно в исключительных случаях"
- Вы просчитываете шансы на успех, прежде чем соглашаетесь кого-то защищать? Бывает ли так, что если шансов мало, вы отказываетесь проводить дело?
Ничего просчитать невозможно. Иногда я был абсолютно уверен, что выиграю дело - и с треском проигрывал. А бывало и наоборот: дело безнадежное, но клиент умоляет: "Возьмите!" Ладно, берешь скрепя сердце - и вдруг блистательный результат. В нашей судебной системе что-то просчитывать - неблагодарное занятие. Потому что не по закону подчас все решается, а под влиянием каких-то привходящих обстоятельств, о которых я могу не знать. Мне иногда говорят: можешь не браться за дело, но дай нам хотя бы юридически правильную позицию - мол, тут нет такого состава преступления, а есть такой-то. Когда я чувствую, что в деле что-то нечисто, я стараюсь в нем не участвовать.
- Вы защищали многих известных людей. Чем тут определялся выбор - именитостью клиентов, гонораром, общественным вниманием к процессу?
Более всего мною движет профессиональный азарт. Вообразите, вы - хирург. Неужели вам не интересно когда-нибудь попробовать пересадить сердце, вместо того, чтобы всю жизнь в панарициях копаться? Я не всегда уверен в результате, но мне интересны такие дела, где я могу проявить весь свой опыт, все свои знания и способности. Я, например, защищал Анатолия Лукьянова по делу ГКЧП. Ко мне пришла его дочь Лена: "Ну какая измена Родине? Это абсурд" И я на процессе доказывал: власть и Родина - не тождественные понятия. Изменить власти - не значит изменить Родине. В общем, меня увлекает юридическая фабула. Иногда увлекает настолько, что я могу взяться за дело бесплатно. Скажем, дело Пастернака в интересах Ольги Ивинской я вел практически без гонорара. А иногда ко мне обращаются неимущие люди, с которых и взять-то нечего, а помочь хочется. Несколько раз так было. Об этом рассказали журналисты, и теперь меня одолевают пенсионеры: "Вот я слышал, что вы ведете дела бесплатно..." Да, бывает. Но я не могу заниматься адвокатской деятельностью на благотворительных началах. Я работаю бесплатно в исключительных случаях. Когда дело очень интересное. Или когда вижу, что творится вопиющая несправедливость.
- Есть адвокатские победы, которыми вы гордитесь?
Есть, конечно. Например, в конце 70-х годов было дело зубного врача Г., которого несколько лет продержали в тюрьме, обвиняя в убийстве жены и ребенка. Его дважды приговаривали к очень длительному заключению и на третий раз все-таки полностью оправдали, реабилитировали. Редчайшее дело. Должен сказать, многие годы я не один веду дела, а всегда вдвоем с кем-нибудь. Вот и дело Г. я вел с адвокатом Анной Бочко.
- А самое тяжелое поражение?
Вы думаете, приятно об этом вспоминать?
- Ну все-таки...
У меня было дело, после которого я хотел бросить профессию. Двое обвиняемых. В клубе устроен показательный процесс. Моему подзащитному прокурор попросил десять лет, другому - расстрел. Я выступил с яркой, вдохновенной речью. Буря аплодисментов. Судья через секретаря передает мне записку, что он в своей жизни не слышал столь блистательной речи. Суд уходит на приговор. Я гоголем хожу по коридорам клуба, ловлю восхищенные взгляды. Возвращается суд, читает приговор. И "моему" дают расстрел, а тому, другому, десять лет. Как у меня не случился инфаркт, я не знаю. Потом, через много лет, тот судья - хороший, сильный судья - оставил свою профессию, стал адвокатом и оказался в юридической консультации, где я был заведующим. Я не утерпел и спросил: "Павел Николаевич, почему вы тогда написали мне комплиментарную записку? Вы хотели таким образом подсластить пилюлю?" Он говорит: "Генрих Павлович, я действительно был восхищен вашей речью, но как судья я хотел подняться до вашего уровня профессионализма. А мой профессионализм подсказывал мне, что главный виновник - ваш подзащитный". Я думаю, что судья был недалек от истины. Мне, конечно, трудно с ним полностью согласиться, но основания для такого решения у него были. Понимаете, какая психологически интересная вещь? Была драка. Даже не драка, а двое избивали одного - и убили. Бил в основном второй, не "мой". "Мой" в какой-то момент крикнул: "Хватит!" И тот, второй, сразу же перестал бить. Я на суде сказал: вот видите, он опомнился первым, прекратил избиение, хотя это, к сожалению, не спасло человеку жизнь. Но судья истолковал по-другому: значит крикнувший "хватит!" был главным. До тех пор, пока он разрешал, тот бил. А как только крикнул "хватит!", тот перестал бить. Один выкрик - а как по-разному можно его расценить!
"Защиту меня я бы себе не доверил"
- Вам приходилось выступать в суде не в качестве адвоката, а, к примеру, быть свидетелем, ответчиком?
Да, приходилось. Мой папа судился по глупому делу и просил меня представлять его интересы. От него требовали, чтобы он разрешил провести какую-то трубу через свою комнату. Я его умолял: "Не надо, папа". Он сказал: "Как тебе не стыдно, я тебя прошу". Я в качестве ответчика ужасно неловко себя чувствовал на этом процессе. Не знал, куда встать, как держаться. И это после долгих-долгих лет работы в судах.
- Кому бы вы доверили вашу защиту?
По уголовному делу?
- Положим, по уголовному.
Саше Гофштейну.
- По гражданскому?
Смотря по какому. У гражданского много категорий. Семейное доверил бы, наверное, Алле Живиной.
- А кого бы просили представлять ваши интересы в корпоративном споре?
Пожалуй, Элеонору Сергееву.
- Адвокат не может сам себя защищать?
Может. Но это очень трудно. Нужно ведь иногда расхвалить клиента - а как я буду сам себя расхваливать? Адвокат должен быть, с одной стороны, пристрастным и действовать только в пользу своего клиента, а с другой - уметь увидеть и трезво оценить все доказательства, что очень трудно при чрезмерной заинтересованности и волнении. Многие хирурги не берутся оперировать своих близких. Вот так и я близкого, родного человека защищать не буду. А уж себя тем более.
- Быть знаменитым или хоть мало-мальски известным - одно из условий успешного существования в адвокатской профессии?
Это не обязательно. Я знал и знаю немало адвокатов, совершенно незнаменитых, но первоклассных юристов. Это в основном адвокаты-цивилисты, выступающие по гражданским делам. А в уголовном процессе - да, там больше ораторства, больше возможностей прославиться.
- Цинизм входит в профессию адвоката?
Не должен входить. Если человек циник, он будет циником в любой профессии.
- Но все равно ведь, наверное, нарабатывается "мозоль на сердце", как говорит ваш коллега Генри Резник.
Все зависит от личности. У кого-то эта "мозоль" толстая, у кого-то потоньше. В первое десятилетие своей адвокатской практики я получал ужасные оплеухи от разных судебных решений, даже писал заявления об уходе из адвокатуры. Сейчас тоже иной раз опускаются руки, надолго портится настроение, но в жуткое отчаяние от неудач я уже не впадаю. Слушается очередное дело - и ты идешь, вкладываешь в него всю свою страсть, весь свой профессиональный опыт, все свое понимание жизни и людей.
С известным столичным адвокатом Генрихом Падва мне приходилось встречаться дважды.
Первый раз - в его московском офисе в тихом Сретенском переулке.
Однажды в моем кабинете раздался телефонный звонок, и я услышала голос Генриха Падвы. Я была потрясена - он позвонил сам, узнав, что его ищет журналист!
Для провинции это нестандартный поступок.
Большинство моих героев не искали встреч со мной.
Мы условились о встрече, я приехала в Москву (езды-то чуть-чуть), проговорили около часа.
Генрих Павлович поразил меня тем, что поднялся в квартиру (он живет в том же доме, где расположен его офис) и по моей просьбе принес альбом с фотографиями.
После нашей встречи я написала вот этот текст. Газету отправила герою статьи.
Во время второй нашей встречи Генрих Падва сказал, что статья ему понравилась.
Со временем тема преступности стала меня интересовать все больше.
Вскоре у меня появилась возможность посещать судебный архив, просматривать старые дела, среди которых дела с участием адвоката Падвы стали попадаться все чаще.
В 60-е годы прошлого века молодой защитник быстро набирал популярность в области.
Рядовых, проходных дел у Падвы почти не было. Его защиты искали крупные хозяйственники, насильники, родители юных шалопаев...
Постепенно я стала собирать "дела Падвы". Папочка уже довольно пухлая.
Когда-нибудь составлю обзор его калининской практики.
О некоторых своих делах калининского периода Генрих Павлович рассказал мне сам.
Два дела из его обширной практики вошли в данный текст - главы "Любовь и убийство" и "Явка с повинной".
Второй раз мы встречались с маститым защитником, когда он приезжал в Тверь на открытие адвокатского бюро "Падва и Эпштейн".
Мы поговорили с полчаса, и я опять написала текст, небольшой - новостной.
Потом прочитала автобиографическую книгу Генриха Падвы.
Имя столичного адвоката Генриха Падвы обычно звучит исключительно с превосходными эпитетами: известный, маститый, знаменитый.
Он по праву считается одним из лучших защитников страны.
В числе клиентов Генриха Падвы или доверителей, как говорят адвокаты, были член ГКЧП Анатолий Лукьянов, управляющий делами администрации президента Павел Бородин, красноярский бизнесмен Анатолий Быков, возлюбленная Пастернака Ольга Ивинская (Лара!), Михаил Ходорковский…
Он ведет самые громкие дела. Выхода адвоката Падвы из зала суда ожидают толпы журналистов и окружают его плотным кольцом, чтобы расслышать несколько фраз, произнесенных негромким старомосковским говорком.
Мало кто знает даже в Твери, что свою трудовую деятельность Генрих Падва начинал в Калининской (ныне Тверской) области.
Здесь он состоялся как адвокат, встретил свою первую жену, здесь родилась его дочь.
О калининском периоде своей жизни Генрих Павлович вспоминает с большим удовольствием.
Он очень занятой человек, но нашел время для встречи с корреспондентом тверской газеты.
Наша беседа проходила в офисе адвокатского бюро «Падва и партнеры» в тихом московском переулке, затерявшемся между Сретенкой и Трубной улицей.
Его отец Павел Юльевич Падва был крупный инженер-плановик, занимал ответственные посты в организации Северный морской путь, он работал под началом полярных исследователей Папанина и Шмидта, воевал, после войны был назначен комендантом одного из немецких городов.
Мама Генриха Падвы Ева Раппопорт была балериной, после рождения сына она оставила сцену, ограничившись преподаванием танца.
Генрих Падва учился в престижной школе № 110, где его одноклассниками были дети высокопоставленных чиновников, ученых, артистов.
Детство проходило вполне благополучно, единственным серьезным испытанием, выпавшим на долю маленького Геры, стала Великая Отечественная война и эвакуация из Москвы в Куйбышев (Самару), где пришлось переносить все тяготы военного быта.
В 1948 году Генрих Падва закончил школу.
Выбор жизненного пути перед юным Герой не стоял – он с детства был вдохновлен речами знаменитых российских адвокатов Плевако, Карабчевского, Урусова и грезил о профессии адвоката.
Время, правда, не слишком способствовало развитию правозащитного движения.
В юриспруденции превалировала обвинительная сторона, царицей всех доказательств считалось признание обвиняемого.
Но Генрих Падва мечтал только об адвокатской мантии, другие правоведческие специальности его не привлекали.
Поступить с первого раза в Московский юридический институт не удалось, со второго тоже, подвела анкета.
Пришлось один год проучиться в Минском юринституте, и потом перевестись в Москву.
Диплом юный адвокат получил в 1953 году. Распределение ему выдали в управление юстиции Калининской области.
К месту трудовой деятельности начинающий адвокат отправился с одним чемоданчиком в руках, а в нем – лишь кое-что из одежды.
Мама к тому времени уже умерла, отец женился на другой женщине.
Отношения с мачехой у Генриха не сложились. Хочешь не хочешь, а надо было начинать свою жизнь.
В Калининском управлении юстиции выпускника столичного юрфака принял начальник Владимир Емельянович Цветков и сразу же направил на стажировку в Ржев.
Генрих поехал туда на поезде. На станцию Ржев поезд прибыл ночью.
На перрон сошло довольно много пассажиров, но большинство из них осталось до утра на вокзале.
Только самые отчаянно смелые, в числе которых был и Генрих Падва, ничего и никого не боявшийся по причине молодости и отсутствия жизненного опыта, рискнули пойти в город.
Это было лето 1953 года.
Только что умер Сталин, и в стране была объявлена широкая амнистия (ее называли бериевской).
На свободу вышло огромное количество настоящего криминалитета, так что обстановка в городе, как и везде, была неспокойная.
Послевоенный Ржев поразил Генриха. Город, переживший длительную немецкую оккупацию и страшные, кровопролитные бои, в 50-е годы еще стоял в руинах.
Люди жили крайне бедно. Московский мальчик впервые столкнулся с жизнью настоящей глубинки, которой до того времени он совсем не знал.
В газетах и книгах о реальной жизни тогда не писали, телевидения не было, кинофильмы снимали преимущественно на отвлеченные темы.
Генрих поселился на квартире вместе с другим адвокатом из Москвы и тоже Генрихом, по фамилии Ревзин.
Мальчишки тренировали смелость и волю – по ночам ходили через кладбище.
Это был самый короткий путь к дому, но и самый страшный, вокруг мерцали лампадки, мерещились призраки.
Генрих Падва приступил к работе. Он не стеснялся учиться у коллег, ведь они обладали бесценными практическими познаниями, которые не почерпнешь ни в одном вузе.
Во главе ржевской адвокатуры тогда стоял Филиппенко – знающий специалист с большим знанием жизни, человек с чувством юмора.
Встречались специалисты с уникальным образованием – например, адвокат Кустов из старых, еще дореволюционных адвокатов, закончивший Дерптский университет.
Непосредственным наставником Генриха стала женщина. «Очень милая дама-адвокатесса, - вспоминает Генрих Павлович, - она была добра ко мне, хотя и страшно далека от юриспруденции».
Сначала не все ладилось. Генрих Падва очень переживал, когда проигрывал свои первые дела.
Коллеги утешали его.
«Вы существуете не для того, чтобы выигрывать дела – сказал ему однажды судья из Ленинграда слова, запомнившиеся надолго, - а для того, чтобы была гарантия истинности правосудия, чтобы не произошло судебной ошибки».
ПОГОРЕЛОЕ ГОРОДИЩЕ
Спустя полгода начинающего адвоката бросили на самостоятельную работу.
Генриха Падву перевели в село Погорелое Городище, которое тогда имело статус районного центра, где он стал единственным адвокатом.
Это была хорошая практика. Приходилось вести все дела – и гражданские, и уголовные.
В деревне случались разводы, имущественные споры, убийства, хулиганства, кражи, изнасилования.
Суд тогда не был гуманным – за опоздание на работу на несколько минут могли реально посадить в тюрьму.
Судили за неосторожное слово, за горсть унесенного с поля зерна для голодных детей.
При всем старании защитника такие процессы редко заканчивались оправданием подсудимого. Но авторитет Генриха Падвы – защитника от дела к делу рос, не только в зале суда, но и в глазах простых людей.
В Погорелом Городище Падва столкнулся с настоящей нищетой, в какой население страны жило тогда почти поголовно.
Бедность была ужасающая, быт тяжелый.
Сам адвокат жил так же, как и все. Зарабатывал Генрих Падва гроши, жильем его был угол в деревенском доме, за стенкой мычала и хрюкала хозяйская скотина.
Единственные его брюки «украшала» заплата на довольно заметном месте, очень осложнявшая личную жизнь.
Купить что-то из еды или промышленных товаров в магазинах было невозможно.
Спасала Москва. Начальство с удовольствием отправляло нового работника в столицу.
Падва брал пачку дел для Верховного суда и садился на московский поезд.
Путешествовать обычно приходилось без удобств, на третьих полках.
В дорогу юному адвокату давали гусей, поросят, которым очень радовались его московские родные и друзья. Назад он возвращался с сахаром, маслом, мылом.
ЯВКА С ПОВИННОй
Первое самостоятельное дело Генриха Падвы в Погорелом Городище и вообще в жизни было по изнасилованию.
«Дело уникальное в своем роде, поразительное, - вспоминает события полувековой давности знаменитый адвокат. – Молодой парень только что вернулся из армии, пришел на деревенскую вечеринку, где познакомился с девчонкой, совсем молоденькой, несовершеннолетней, завел ее в лес и изнасиловал. На другой день он удрал из деревни и больше его никто не видел.
Прошло восемь лет. В Сталинграде пришел в милицию человек – уважаемый в городе работник, ударник коммунистического труда, висевший на Доске Почета, награжденный орденом, примерный семьянин, отец двоих детей и сказал: «Я больше не могу. Восемь лет назад я изнасиловал девушку. Арестуйте меня».
Это был тот самый парень из Погорелого Городища. В моей практике это была единственная классическая явка с повинной, потому что обычно явки бывают фиктивными.
Человек действительно не мог носить на себе этот груз. Я его защищал.
Он мне рассказывал, как все восемь лет жил в страхе, он боялся, что его арестуют, завидев милиционера, он переходил на другую сторону улицы.
Для него невыносимой была мысль, что дети когда-нибудь узнают о его преступлении. Это был такой ужас, что он действительно не мог больше жить.
Этого парня привезли в Погорелое, стали проводить следствие, что было очень трудно – не было свидетелей, девушка уехала из деревни. Ее нашли. Она его давно простила.
Дали ему очень мало – меньше минимального, три года вместо восьми лет.
Но я все равно считал, что много и жаловался. Но к тому времени, когда я дошел до верхов, его уже выпустили по половинке, тогда еще шли зачеты рабочих дней».
ТОРЖОК
В Погорелом Городище Генрих Падва проработал года полтора, потом его на некоторое время перевели в Лихославль, а затем в Торжок.
Торжок навсегда остался для Генриха Павловича городом, в котором он встретил свою любовь, свою будущую жену, а то время – конец 50-х годов – самым романтическим в его жизни.
Альбина Носкова (так звали его избранницу) была родом из Риги.
Девушка училась в только что открытом в Калинине медицинском институте, в Торжке она находилась на практике.
Она была очень красивой, со временем красота Альбины только расцветала. В 60-е годы супруга Генриха Падвы считалась одной из красивейших женщин Калинина.
В Торжке Генрих Падва встретил не только любовь, но и настоящую мужскую дружбу. Он подружился со следователем Юрой Хлебалиным, тоже москвичом.
Оба были бездомными, но у Юры был служебный кабинет с диваном. Примерно полгода друзья прожили в этом кабинете.
Потом подружились с судмедэкспертом Володей Гельманом. Тот имел комнату в доме на берегу Тверцы.
Стали жить все втроем – следователь, адвокат, судмедэксперт. У них все было общее – работа, бюджет, вместе питались, выпивали, отдыхали.
При этом даже мысли не возникало как-то воспользоваться дружбой в служебных целях! Один адвокат, другой следователь, третий судмедэксперт.
Они встречались на процессах в зале суда, легко могли договориться закрыть глаза на какие-то упущения.
Но друзья были абсолютно честны.
Потом к ним присоединилась супружеская пара юристов из Ленинграда.
Муж - его звали Ким Головахо - стал заместителем прокурора.
В суде Генрих спорил с Кимом до хрипоты, после завершения процесса они ругались вдрызг, что не мешало их дружбе.
Время было такое чистое или люди?
В Торжке Генрих Падва проработал года два, затем его перевели в Калинин.
Первое время он жил на улице Вольного Новгорода, где снимал комнату в двухэтажном доме с палисадником. В этом доме жил известный в городе зубной врач Янкельзон, иногда так и говорили – дом Янкельзона.
Жена заканчивала мединститут, Генрих Падва тоже продолжил образование – он поступил в Калининский пединститут на исторический факультет, на заочное отделение.
Выбор у него был такой: либо он учится в институте, либо постигает основы марксизма-ленинизма в вечерней партийной школе.
Падва выбрал истфак, где учили не одному ленинизму.
Альбина после окончания института стала работать невропатологом.
Со временем ей дали квартиру на Пролетарке. В семье родилась дочь Ирина. А последние годы семья адвоката жила на улице Орджоникидзе в доме № 44.
В Калинин Генрих Падва приехал, уже обладая определенным житейским и профессиональным опытом.
Здесь он довольно быстро получил известность. К нему стекалось весьма большое количество дел, так что он мог выбирать интересные ему.
Как говорит Генрих Падва, наиболее успешно он завершал гражданские дела, но случались и нерядовые уголовные – убийства, разбои, изнасилования.
Одним из самых громких дел, всколыхнувших, без преувеличения весь город, в его богатой практике адвоката стало дело женщины, убившей жену своего любовника.
ЛЮБОВЬ И УБИЙСТВО
Город бушевал – все были против этой женщины. Возмущались жены, мужья, даже любовницы.
Граждане слали в прокуратуру петиции. Как в 30-е годы все требовали одного – расстрелять, расстрелять, расстрелять!
Когда шел процесс, милиция вставала в оцепление вокруг всего квартала, зал ломился, толпы людей стояли на улице, адвоката водили под охраной, потому что его все ненавидели за то, что он защищает убийцу.
Приговор транслировали по радиосвязи на улицу. Прокурор требовал высшей меры наказания.
А это была трагедия, и Генрих Падва доказал суду, в каком отчаянном положении оказалась его подзащитная.
То старое дело Генрих Падва и сейчас помнит во всех подробностях.
«Это была женщина очень непростой судьбы, - рассказывает Генрих Павлович, - ее мужа убило в лесу молнией, и она растила двоих детей одна.
Жила очень трудно, перебивалась как могла. Она была не очень красивая, и надежды на личное счастье у нее вряд ли были.
Однажды в ее квартире появился военнослужащий, подполковник.
Военные тогда хорошо получали, он был очень лощеный, благополучный, совсем из другой жизни.
Он приехал из Минска, где у него оставалась жена, и хотел обменять квартиру.
Ей казалось – вот оно, счастье. Так продолжалось несколько месяцев. Женщина уже ждала ребенка.
А потом приехала его жена, и гость стал появляться все реже и реже, вскоре его визиты совсем прекратились.
Беременность пришлось прервать. Дети каждый день спрашивали ее: мама, куда делся тот добрый дядя?
Как-то женщина набралась смелости и пришла к нему домой. Жена была дома, они говорили об обмене квартиры, муж был смущен, и было очевидно, что жена что-то заподозрила.
Через некоторое время любовники встретились случайно (город-то маленький), помню, что это было возле филармонии, и он набросился на нее как коршун, стал оскорблять, обзывать, кричать.
Подруги потом подначивали ее: мол, не оставляй этого так просто, накажи его.
И тогда она решила все рассказать его жене. Она опять пришла к ней, мужа не было, и все рассказала.
В ответ вновь прозвучали оскорбления. На беду под руку ей попал молоток, очень некстати лежащий на видном месте… Придя домой, женщина написала записку родным с просьбой взять к себе детей, выпила горсть таблеток и приготовилась умирать. Ее спас сосед – он случайно зашел и все понял, вызвал скорую помощь.
Я защищал эту женщину очень просто. Мне казалось, что здесь есть все необходимое для защиты. Я выступал часа полтора, подробно рассказал всю эту историю. Ей дали пятнадцать лет.
Надеюсь, что она вышла раньше».
В Калининской области Генрих Падва проработал около семнадцати лет.
Приехал зеленым мальчишкой, а уезжал опытным защитником, за плечами которого были сотни успешно проведенных громких дел.
Здесь он постиг суть профессии – защиту человека, его жизни, свободы, прав.
Уезжать было не очень просто – в Калинине Генрих Павлович прижился, обзавелся друзьями, кругом общения.
Но все-таки тянуло в Москву, город его детства.
В 1971 году адвокат и его семья покинули Калинин.
Впереди их ждала новая жизнь. Какой она станет, он не мог знать, но очень стремился к ней.
Много лет Генрих Павлович Падва считается одним из лучших адвокатов России.
Он вице-президент Международного союза адвокатов, кавалер почетного знака «Общественное признание», заслуженный юрист Российской Федерации, награжден золотой медалью имени Ф.Н. Плевако и многими другими званиями и наградами.
А начиналось все в Калининской области, в маленьком городке, с ночного вокзала которого он однажды не побоялся шагнуть в неизвестность.
→Россия Россия
Павел Юрьевич Падва
Ева Иосифовна Рапоппорт
| Запись голоса Г. П. Падвы | |
| Из интервью «Эхо Москвы » 14 декабря 2006 |
|
| Помощь по воспроизведению | |
Ге́нрих Па́влович Па́два (род. 20 февраля 1931 года , Москва) - российский адвокат . Заслуженный юрист Российской Федерации .
Образование
Родился в семье Павла Юрьевича Падвы и Евы Иосифовны Рапоппорт. Окончил (), исторический факультет Калининского государственного педагогического института (заочно; ).
Адвокатура
Начал адвокатскую практику по распределению в Калининской области , и, что Падва сам отмечает особо, в год смерти Сталина .
Представлял интересы подруги Бориса Пастернака Ольги Ивинской и её наследников в длительном ( -) судебном процессе по поводу судьбы архива Пастернака (интересы наследников писателя, невестки Натальи и внучки Елены представляла адвокат Любарская). Позднее с большим сожалением он вспоминает неудачу в этом гражданском деле: Доходило до абсурда и издевательства над памятью гения: чиновники требовали документы о дарении О. Ивинской рукописи стихотворения, посвященного ей же самой!
Был защитником ряда известных лиц, в том числе:
- криминального авторитета Вячеслава Иванькова , более известного, как «Япончик» () ; с Иванькова были сняты обвинения в незаконном хранении огнестрельного оружия, однако он был приговорён к 14 годам лишения свободы .
- бывшего председателя Верховного совета СССР Анатолия Лукьянова ( - ; «дело ГКЧП », завершившееся амнистией);
- крупного предпринимателя Льва Вайнберга ( - ; подзащитный был освобождён из-под стражи, а вскоре дело было прекращено);
- заместителя директора Федерального управления по делам о несостоятельности (ФУДН) Петра Карпова ( - ; обвинён в получении взятки, дважды заключался под стражу и дважды освобождался под подписку о невыезде, дело прекращено по амнистии);
- бывшего председателя Росдрагмета Евгения Бычкова ( ; подзащитный был амнистирован, часть обвинений с него была снята);
- бывшего управляющего делами Президента России Павла Бородина ( - ; Бородин был арестован в рамках расследования «дела Mabetex », дело было прекращено);
- бывшего председателя совета директоров КрАЗа Анатолия Быкова (2000, ; подзащитный признан виновным, но ему назначено условное наказание);
- предпринимателя Фрэнка Элкапони (Мамедова) (2002-2003; обвинение в хранении и перевозке наркотиков было снято, подсудимый освобождён в зале суда);
- бывшего главы НК «ЮКОС » Михаила Ходорковского ( ; подсудимый приговорён к 9 годам лишения свободы, затем срок снижен до 8 лет);
- актера Владислава Галкина ;
- бывшего министра обороны России Анатолия Сердюкова .
Факты
Семья и увлечения
Генрих Падва женат вторым браком на женщине 40 годами моложе себя. Жена с 1996 года - искусствовед и помощник нотариуса Оксана Мамонтова (р.1971), окончила Московскую юридическую академию. Её сын от первого брака Глеб воспринимает Генриха Павловича, по словам Оксаны, как родного отца. Супруги заключили брачный договор .
Первая супруга Альбина скончалась в 1974 году . От этого брака имеет дочь .
Примечания
Литература
Ссылки
- - статья в Лентапедии . 2012 год.
Напишите отзыв о статье "Падва, Генрих Павлович"
Примечания
Отрывок, характеризующий Падва, Генрих Павлович
Камердинер приподнялся и прошептал что то. Тимохин, страдая от боли в раненой ноге, не спал и во все глаза смотрел на странное явление девушки в бедой рубашке, кофте и вечном чепчике. Сонные и испуганные слова камердинера; «Чего вам, зачем?» – только заставили скорее Наташу подойти и тому, что лежало в углу. Как ни страшно, ни непохоже на человеческое было это тело, она должна была его видеть. Она миновала камердинера: нагоревший гриб свечки свалился, и она ясно увидала лежащего с выпростанными руками на одеяле князя Андрея, такого, каким она его всегда видела.Он был таков же, как всегда; но воспаленный цвет его лица, блестящие глаза, устремленные восторженно на нее, а в особенности нежная детская шея, выступавшая из отложенного воротника рубашки, давали ему особый, невинный, ребяческий вид, которого, однако, она никогда не видала в князе Андрее. Она подошла к нему и быстрым, гибким, молодым движением стала на колени.
Он улыбнулся и протянул ей руку.
Для князя Андрея прошло семь дней с того времени, как он очнулся на перевязочном пункте Бородинского поля. Все это время он находился почти в постояниом беспамятстве. Горячечное состояние и воспаление кишок, которые были повреждены, по мнению доктора, ехавшего с раненым, должны были унести его. Но на седьмой день он с удовольствием съел ломоть хлеба с чаем, и доктор заметил, что общий жар уменьшился. Князь Андрей поутру пришел в сознание. Первую ночь после выезда из Москвы было довольно тепло, и князь Андрей был оставлен для ночлега в коляске; но в Мытищах раненый сам потребовал, чтобы его вынесли и чтобы ему дали чаю. Боль, причиненная ему переноской в избу, заставила князя Андрея громко стонать и потерять опять сознание. Когда его уложили на походной кровати, он долго лежал с закрытыми глазами без движения. Потом он открыл их и тихо прошептал: «Что же чаю?» Памятливость эта к мелким подробностям жизни поразила доктора. Он пощупал пульс и, к удивлению и неудовольствию своему, заметил, что пульс был лучше. К неудовольствию своему это заметил доктор потому, что он по опыту своему был убежден, что жить князь Андрей не может и что ежели он не умрет теперь, то он только с большими страданиями умрет несколько времени после. С князем Андреем везли присоединившегося к ним в Москве майора его полка Тимохина с красным носиком, раненного в ногу в том же Бородинском сражении. При них ехал доктор, камердинер князя, его кучер и два денщика.
Князю Андрею дали чаю. Он жадно пил, лихорадочными глазами глядя вперед себя на дверь, как бы стараясь что то понять и припомнить.
– Не хочу больше. Тимохин тут? – спросил он. Тимохин подполз к нему по лавке.
– Я здесь, ваше сиятельство.
– Как рана?
– Моя то с? Ничего. Вот вы то? – Князь Андрей опять задумался, как будто припоминая что то.
– Нельзя ли достать книгу? – сказал он.
– Какую книгу?
– Евангелие! У меня нет.
Доктор обещался достать и стал расспрашивать князя о том, что он чувствует. Князь Андрей неохотно, но разумно отвечал на все вопросы доктора и потом сказал, что ему надо бы подложить валик, а то неловко и очень больно. Доктор и камердинер подняли шинель, которою он был накрыт, и, морщась от тяжкого запаха гнилого мяса, распространявшегося от раны, стали рассматривать это страшное место. Доктор чем то очень остался недоволен, что то иначе переделал, перевернул раненого так, что тот опять застонал и от боли во время поворачивания опять потерял сознание и стал бредить. Он все говорил о том, чтобы ему достали поскорее эту книгу и подложили бы ее туда.
– И что это вам стоит! – говорил он. – У меня ее нет, – достаньте, пожалуйста, подложите на минуточку, – говорил он жалким голосом.
Доктор вышел в сени, чтобы умыть руки.
– Ах, бессовестные, право, – говорил доктор камердинеру, лившему ему воду на руки. – Только на минуту не досмотрел. Ведь вы его прямо на рану положили. Ведь это такая боль, что я удивляюсь, как он терпит.
– Мы, кажется, подложили, господи Иисусе Христе, – говорил камердинер.
В первый раз князь Андрей понял, где он был и что с ним было, и вспомнил то, что он был ранен и как в ту минуту, когда коляска остановилась в Мытищах, он попросился в избу. Спутавшись опять от боли, он опомнился другой раз в избе, когда пил чай, и тут опять, повторив в своем воспоминании все, что с ним было, он живее всего представил себе ту минуту на перевязочном пункте, когда, при виде страданий нелюбимого им человека, ему пришли эти новые, сулившие ему счастие мысли. И мысли эти, хотя и неясно и неопределенно, теперь опять овладели его душой. Он вспомнил, что у него было теперь новое счастье и что это счастье имело что то такое общее с Евангелием. Потому то он попросил Евангелие. Но дурное положение, которое дали его ране, новое переворачиванье опять смешали его мысли, и он в третий раз очнулся к жизни уже в совершенной тишине ночи. Все спали вокруг него. Сверчок кричал через сени, на улице кто то кричал и пел, тараканы шелестели по столу и образам, в осенняя толстая муха билась у него по изголовью и около сальной свечи, нагоревшей большим грибом и стоявшей подле него.
Душа его была не в нормальном состоянии. Здоровый человек обыкновенно мыслит, ощущает и вспоминает одновременно о бесчисленном количестве предметов, но имеет власть и силу, избрав один ряд мыслей или явлений, на этом ряде явлений остановить все свое внимание. Здоровый человек в минуту глубочайшего размышления отрывается, чтобы сказать учтивое слово вошедшему человеку, и опять возвращается к своим мыслям. Душа же князя Андрея была не в нормальном состоянии в этом отношении. Все силы его души были деятельнее, яснее, чем когда нибудь, но они действовали вне его воли. Самые разнообразные мысли и представления одновременно владели им. Иногда мысль его вдруг начинала работать, и с такой силой, ясностью и глубиною, с какою никогда она не была в силах действовать в здоровом состоянии; но вдруг, посредине своей работы, она обрывалась, заменялась каким нибудь неожиданным представлением, и не было сил возвратиться к ней.
«Да, мне открылась новое счастье, неотъемлемое от человека, – думал он, лежа в полутемной тихой избе и глядя вперед лихорадочно раскрытыми, остановившимися глазами. Счастье, находящееся вне материальных сил, вне материальных внешних влияний на человека, счастье одной души, счастье любви! Понять его может всякий человек, но сознать и предписать его мот только один бог. Но как же бог предписал этот закон? Почему сын?.. И вдруг ход мыслей этих оборвался, и князь Андрей услыхал (не зная, в бреду или в действительности он слышит это), услыхал какой то тихий, шепчущий голос, неумолкаемо в такт твердивший: „И пити пити питии“ потом „и ти тии“ опять „и пити пити питии“ опять „и ти ти“. Вместе с этим, под звук этой шепчущей музыки, князь Андрей чувствовал, что над лицом его, над самой серединой воздвигалось какое то странное воздушное здание из тонких иголок или лучинок. Он чувствовал (хотя это и тяжело ему было), что ему надо было старательна держать равновесие, для того чтобы воздвигавшееся здание это не завалилось; но оно все таки заваливалось и опять медленно воздвигалось при звуках равномерно шепчущей музыки. „Тянется! тянется! растягивается и все тянется“, – говорил себе князь Андрей. Вместе с прислушаньем к шепоту и с ощущением этого тянущегося и воздвигающегося здания из иголок князь Андрей видел урывками и красный, окруженный кругом свет свечки и слышал шуршанъе тараканов и шуршанье мухи, бившейся на подушку и на лицо его. И всякий раз, как муха прикасалась к егв лицу, она производила жгучее ощущение; но вместе с тем его удивляло то, что, ударяясь в самую область воздвигавшегося на лице его здания, муха не разрушала его. Но, кроме этого, было еще одно важное. Это было белое у двери, это была статуя сфинкса, которая тоже давила его.
«Но, может быть, это моя рубашка на столе, – думал князь Андрей, – а это мои ноги, а это дверь; но отчего же все тянется и выдвигается и пити пити пити и ти ти – и пити пити пити… – Довольно, перестань, пожалуйста, оставь, – тяжело просил кого то князь Андрей. И вдруг опять выплывала мысль и чувство с необыкновенной ясностью и силой.
Этот выдающийся юрист провел несчетное количество дел за 60 с лишним лет работы в адвокатуре. Благодаря его стараниям законодательство и судебная практика изменились в лучшую сторону. Именно ему мы обязаны созданием в 1989 году первого профессионального сообщества адвокатов в масштабе всей страны – Союза адвокатов СССР. Портал ГАРАНТ.РУ пообщался с управляющим партнером адвокатского бюро "Падва и партнеры", заслуженным юристом РФ Генрихом Падвой .
Человек, который не мог изменить адвокатуре
Генрих Павлович, Вы учились в столичной школе № 110 и в 1948 году успешно ее закончили. Казалось бы, перед Вами были "открыты двери" во все профессии. Почему Вы решили остановить свой выбор на достаточно диковинной в те времена юриспруденции?
Я мечтал о юриспруденции еще со школьных лет, когда впервые прочитал работы великих дореволюционных адвокатов Н.П. Карабчевского, С.А. Андреевского, и других. Их талант вдохновил меня. Тогда я для себя решил, что выучусь, стану адвокатом и буду защищать несчастных и угнетенных людей.
Правда ли, что Вы дважды не смогли поступить в Московский юридический институт, причем во второй раз "завалились" на вопросе о реках Великобритании?
Действительно, все так и было. Тогда в качестве вступительных экзаменов в юридический вуз сдавали географию, историю, русский язык и литературу. И вот на географии меня попросили перечислить реки Великобритании. Я назвал только Темзу, что не устроило экзаменатора. Не знаю, был ли этот вопрос случайностью или мне задали его преднамеренно чтобы "завалить", но, когда я потом интересовался у разных людей, в том числе у профессора, преподававшего географию, никто кроме Темзы другие реки назвать не мог.
После двух неудачных попыток сдать вступительные экзамены в Московский юридический институт я поехал в Белоруссию поступать в Минский юридический институт. Этот вуз с радостью принял меня, но проучился я в нем всего год – по окончании первого курса я все же вернулся в столицу и перевелся в Московский юридический институт. Спустя четыре года, сразу после выпуска моего потока, этот вуз прекратил свое самостоятельное существование и был объединен с юридическим факультетом МГУ имени М.Ю. Ломоносова.
После окончания Московского юридического института в 1953 году Вы проходите полугодовую стажировку во Ржеве, а затем направляетесь на работу адвокатом в небольшой райцентр Погорелое Городище. Помните свое первое дело в роли адвоката?
Конечно, помню. За всю мою практику это было единственное дело, по которому человек реально сам явился с повинной. В действительности подавляющее большинство заявлений о явке с повинной "притянуто за уши": подозреваемого арестовывают и уже потом уговаривают признаться в содеянном в обмен на более мягкий приговор. Это был совершенно другой случай. Уважаемый рабочий, который мог похвастаться своим именем на доске почета, орденоносец, отец двоих дочерей явился в милицию Сталинграда [сейчас это Волгоград. – Ред. ] и признался, что восемь лет назад изнасиловал несовершеннолетнюю девушку. Его арестовали, этапировали в Погорелое Городище, где произошло преступление, подняли дело из архива, начали искать потерпевшую, свидетелей... Я представлял его интересы.
В итоге суд приговорил моего доверителя к трем годам лишения свободы – учитывая все смягчающие обстоятельства, ему дали наказание ниже низшего предела, который по тем законам был около восьми лет. Я был недоволен приговором и считал, что дело вообще подлежит прекращению, но поскольку к моменту вынесения судебного решения мой подзащитный отбыл большую часть срока, мы решили не подавать жалобу на приговор.
После работы в Погорелом Городище Вы переезжаете в г. Калинин [сейчас это Тверь. – Ред. ], где параллельно с адвокатской практикой обучаетесь на историческом факультете Калининского педагогического института [сейчас – Тверской государственный университет. – Ред. ]. Решили сменить профессию?
Ни в коем случае – я бы никогда не изменил адвокатуре! Дело в том, что в те времена власти мучили всех партийной учебой. Никому это не нравилось, но отвязаться без уважительной причины было невозможно. Тогда один товарищ посоветовал мне поступить в вуз на второе высшее образование – к обучающимся относились снисходительно и дополнительной партийной нагрузки не давали. Я так и сделал.
А исторический факультет выбрал потому, что всегда любил историю и достаточно углубленно изучал ее в Московском юридическом институте. Кроме того, при поступлении мне засчитали многие экзамены, которые я уже сдавал ранее. Конечно, эта учеба была формальностью – к тому моменту меня уже хорошо знали в Калинине, со многими преподавателями я находился в дружеских отношениях. Сейчас я даже не помню, где мой диплом об окончании Калининского педагогического института.
Почему Вы вернулись в Москву только в 1971 году?
Если бы я мог, я бы сделал это гораздо раньше. Калинин – замечательный город, но Москва – мой дом, в котором живут все мои родственники и друзья. Я мечтал вернуться в Москву с самого отъезда! Но бюрократические препоны мешали мне сделать это. Раньше у граждан отсутствовало право на выбор места жительства, поэтому перед переездом нужно было сначала оформить прописку по будущему месту проживания, что сделать было не просто.
Генрих Падва: известный, популярный, маститый
Вам посчастливилось представлять интересы многих публичных людей, но об "ижевском деле" – деле о хищении государственных денежных средств в особо крупных размерах при организации концертов Владимира Высоцкого – до сих пор ходят легенды. Расскажите о нем поподробнее.
Этот процесс не примечателен ничем кроме того, что на нем в качестве свидетелей были допрошены популярные артисты. Прокурор возбудил дело о присвоении денег в отношении группы организаторов концертов Владимира Высоцкого, Валентины Толкуновой и Геннадия Хазанова. Сами артисты никакого отношения к этому не имели. Но поскольку власти не жаловали Высоцкого, они, как мне кажется, хотели вовлечь его в разгоравшийся скандал – мол, Владимир Семенович знал о махинациях с билетами на его выступлениях, а может быть, даже и способствовал этому. К счастью, мне удалось отстоять его честное имя. 5 июля 1980 года я прилетел из Ижевска в Москву с радостным известием, что имя Высоцкого не опорочено приговором. Из аэропорта я заехал в театр на Таганке и сообщил Владимиру Семеновичу о нашей победе, а спустя 20 дней артиста не стало.
Например, долгое время считалось, что оспаривать отцовство может только отец. Ко мне обратилась женщина, которая хотела оспорить запись об отцовстве в отношении своего сына. Я сразу засомневался в возможности сделать это, поскольку соответствующей практики тогда не было, однако взялся за дело. Мы подали заявление в суд, но оно даже не было принято. Тогда я начал обжаловать этот отказ и дошел до Президиума Московского городского суда, который признал право матери на оспаривание отцовства ее ребенка. Сейчас это считается нормой.
О таких достижениях, как у Вас, мечтает каждый юрист. Поделитесь своим "рецептом успеха".
Мой "рецепт успеха" очень скучный: работать, работать, работать... К сожалению, мало кому выпадает счастье работать по той профессии, для которой он создан Богом. Я уверен, что мне такое счастье выпало.
Ваш стаж работы по юридической специальности перевалил за 60 лет. Не наскучила ли Вам профессия за эти годы?
Нет, не наскучила – я просто очень устал. Но окончание карьеры адвоката для меня равносильно физической смерти. Моя работа – это моя жизнь. Поэтому я все еще "у руля".
Если бы Вам пришлось заново выбирать профессию, кем бы Вы стали?
Только адвокатом. Я люблю адвокатуру за свободу – никто не может указать адвокату, кого и как надо защищать. Если я уверен в невиновности своего доверителя, я имею право настаивать на оправдательном приговоре, и мне не могут этого запретить. Я ни от кого не зависим.
Каждое дело адвоката – особенное, неповторимое. Защищая человека, ты понимаешь, что его судьба отчасти находится в твоих руках. Это невероятная ответственность, но и неописуемое счастье – слышать от судьи "Постановляю признать подсудимого невиновным и освободить в зале суда". Ради таких моментов стоит жить и работать!
Документы